Два четверостишия

Текст стихотворения:

       Существовал некогда город, жители которого до того страстно любили поэзию, что если проходило несколько

недель и не появлялось новых прекрасных стихов,— они

считали такой поэтический неурожай общественным бедствием.

       Они надевали тогда свои худшие одежды, посыпали пеплом головы — и, собираясь толпами на площадях, проливали слезы, горько роптали на музу, покинувшую их.

       В один подобный злополучный день молодой поэт Юний

появился на площади, переполненной скорбевшим народом.

       Проворными шагами взобрался он на особенно устроенный амвон — и подал знак, что желает произнести стихотворение.

       Ликторы тотчас замахали жезлами.

       — Молчание! внимание!— зычно возопили они — и

толпа затихла, выжидая.

       — Друзья! Товарищи!— начал Юний громким, но не

совсем твердым голосом;

Друзья! Товарищи! Любители стихов!

Поклонники всего, что стройно и красиво!

Да не смущает вас мгновенье грусти темной!

Придет желанный миг… и свет рассеет тьму!

       Юний умолк… а в ответ ему, со всех концов площади,

поднялся гам, свист, хохот.

       Все обращенные к нему лица пылали негодованием, все

глаза сверкали злобой, все руки поднимались, угрожали,

сжимались в кулаки!

       — Чем вздумал удивить!— ревели сердитые голоса.—

Долой с амвона бездарного рифмоплета! Вон дурака! Гнилыми яблоками, тухлыми яйцами шута горохового! Подайте камней! Камней сюда!

       Кубарем скатился с амвона Юний… но он еще не успел

прибежать к себе домой, как до слуха его долетели раскаты восторженных рукоплесканий, хвалебных возгласов в

кликов.

       Исполненный недоуменья, стараясь, однако, не быть замеченным (ибо опасно раздражать залютевшего зверя)

возвратился Юний на площадь.

       И что же он увидел?

       Высоко над толпою, над ее плечами, на золотом плоском щите, облеченный пурпурной хламидой, с лавровым

венком на взвившихся кудрях, стоял его соперник, молодой

поэт Юлий… А народ вопил кругом:

       — Слава! Слава! Слава бессмертному Юлию! Он утешил нас в нашей печали, в нашем горе великом! Он подарил нас стихами слаще меду, звучнее кимвала, душистее

розы, чище небесной лазури! Несите его с торжеством, о6давайте его вдохновенную голову мягкой волной фимиама,

прохлаждайте его чело мерным колебанием пальмовых ветвей, расточайте у ног его все благовония аравийских мирр! Слава!

       Юний приблизился к одному из славословящих.

       — Поведай мне, о мой согражданин] какими стихами

осчастливил вас Юлий? Увы! меня не было на площади, когда он произнес их! Повтори их, если ты их запомнил,—

сделай милость!

       — Такие стихи — да не запомнить?— ретиво ответствовал вопрошенный.— За кого ж ты меня принимаешь?

Слушай — и ликуй, ликуй вместе с нами!

       «Любители стихов!» — так начал божественный Юлий…

Любители стихов! Товарищи! Друзья!

Поклонники всего, что стройно, звучно, нежно!

Да не смущает вас мгновенье скорби тяжкой!

Желанный миг придет — и день прогонит ночь!

       — Каково?

       — Помилуй!— возопил Юний,— да это мои стихи!—

Юлий, должно быть, находился в толпе, когда я произнес

их,— он услышал и повторил их, едва изменив,— и уж, конечно, не к лучшему,— несколько выражений!

       — Ага! Теперь я узнаю тебя… Ты Юний,— возразил,

насупив брови, остановленный им гражданин.— Завистник

или глупец!.. Сообрази только одно, несчастный! У Юлия

как возвышенно сказано: «И день прогонит ночь!..»

А у тебя — чепуха какая-то: «И свет рассеет тьму»?! Какой свет?! Какую тьму?!

       — Да разве это не все едино…— начал было Юний…

       — Прибавь еще слово,— перебил его гражданин,— я

крикну народу… и он тебя растерзает!

       Юний благоразумно умолк, а слышавший его разговор

с гражданином седовласый старец подошел к бедному поэту и, положив ему руку на плечо, промолвил:

       — Юний! Ты сказал свое — да не вовремя; а тот не

свое сказал — да вовремя. Следовательно, он прав — а тебе

остаются утешения собственной твоей совести.

       Но пока совесть — как могла и как умела… довольно

плохо, правду сказать — утешала прижавшегося к сторонке

Юния,— вдали, среди грома и плеска ликований, в золотой

пыли всепобедного солнца, блистая пурпуром, темнея лавром сквозь волнистые струи обильного фимиама, с величественной медленностью, подобно царю, шествующему на

царство, плавно двигалась гордо-выпрямленная фигура

Юлия… И длинные ветви пальм поочередно склонялись

перед ним, как бы выражая своим тихим вздыманьем,

своим покорным наклоном — то непрестанно возобновлявшееся обожание, которое переполняло сердца очарованных

им сограждан!

---