Ночной праздник в Алла-Верды

Текст стихотворения:

За Гомборами скитаясь,

миновал Телав вечерний,

Аллавердской ночью синей

схвачен праздника кольцом.

Чихиртмой, очажным дымом

пахли жаркие харчевни,

Над стенаньями баранов с перепуганным лицом.

Люди чавкали и пели с кахетинскою истомой

И шумели по-хевсурски под навесами в кустах.

Мчались всадники с шестами, и горящая солома

Освещала все сучки нам на танцующих шестах.

И, скользя в крови бараньей,

шел, на шкуры наступал я,

И волненье очень смутно

стало шириться во мне,

Было поднято гуденьем и в гуденье уплывало

Мое тело, словно рыба, оглушенная во сне.

Больше не было покоя

в дымах, пахнувших металлом,

Ни в навесах сумасшедших,

ни в ударах черных ног,-

Это старый бурый бубен

бесновался, клокотал он,

Бормотал, гудел, он

бурю бурным волоком волок.

И упал я в этот бубен, что, владычествуя,

выплыл,

Я забыл другие ночи, мысли дымные клубя,

И руками рвал я мясо, пил из рога,

пел я хрипло,

Сел я рядом с тамадою, непохожий на себя.

Словно горец в шапке черной,

И в горах остался дом,

Но в такой трущобе горной,

Что найдешь его с трудом.

Проходил я через клочья

Пен речных, леса и лед,

Бурый бубен этой ночи

Мне всю память отобьет.

Чтоб забыл я все потоки,

Все пути в ночи и днем,

Чтоб смотрел я лишь на щеки,

Окрыленные огнем;

Чтоб свои свихнул я плечи

Среди каменных могил,

Чтобы, ночь очеловечив,

С ней, как с другом, говорил,-

В этой роще поредевшей,

Этот праздник не виня,-

О не пившей и не евшей,

Не смотревшей на меня.

Вдруг людей в одеждах серых

породила темнота,

Скромность их почти пугала

среди праздничной орды,

Даже голос был особый, даже поступь их не та,

Будто вышли рыболовы

в край, где не было воды.

То слепые музыканты разом подняли смычки,

Заиграли и запели, разевая узко рот,

Точно вдруг из трав зеленых

встали жесткие сверчки,-

Я читал на лицах знаки непонятных нам забот.

Тут слепые музыканты затянули тонкий стих,

Ночь стояла в этих людях, как высокая вода,

Но прошел, как зрячий, бубен

сквозь мелодию слепых,

И увидел я: на шлеме след оставила звезда,

На линялом, нищем шлеме у слепого одного,

Что сидел совсем поодаль, пояс тихо теребя.

И на шлем я загляделся непонятно отчего,

Встал я рядом с тамадою, непохожий на себя.

Словно был я партизаном

В алазанской стороне

И теперь увидел заново

Этот край, знакомый мне.

Как, ломая хрупкий иней

И над пропастью скользя,

К аллавердской ночи синей

С гор спускаются друзья.

За хевсурскими быками

Кони пшавов на гребне,

С Алазани рыбаками

Гор охотники в родне.

Словно шел я убедиться,

Что измятый, старый шлем

Был воинственною птицей,

Приносившей счастье всем.

Что, храня теперь слепого

В алазанской стороне,

Он, как дружеское слово,

Сквозь года кивает мне.

Подходил рассвет, и роща отгремела и погасла,

Мир вставал седым и хмурым,

бубен умер на заре,

Запах пота и полыни, в угли пролитого масла,

Птицы крик – и в роще сизый

след поводьев на коре.

Обнажились вмиг вершины,

словно их несли на блюде

И закрыли облаками от объевшихся гостей,

А под бурками вповалку

непробудно спали люди,

Как орехи, волей вихря послетавшие с ветвей.

Ниже, в сторону Телава, спали лошади, упавши,

Спали угли, в синь свернувшись,

спали арбы и шатры,

Спали буйволы, как будто

были сделаны из замши,

Немудреные игрушки кахетинской детворы.

За Гомборами скитаясь,

миновав Телав вечерний,

Я ночные Алла-Верды

видел в пышности во всей,

Дождь накрапывал холодный,

серебром и старой чернью

Отчеканенные, спали лица добрые друзей.

Я наткнулся на барана с посиневшими щеками,

Весь в репейнике предсмертном,

грязным боком терся он

О забытую попону, о кусты, о ржавый камень,

И зари клинок тончайший

был над шеей занесен.

---