Над водой

Текст рассказа:

— Я так мечтала полететь к облакам, а теперь боюсь, боюсь! — говориладама, которую подсаживал в каюту аэроплана толстый мужчина в дорожномпальто.

— Теперь — как по железной дороге, — утешал ее толстяк, — даже лучше:никаких стрелочников, столкновений, снежных заносов. — За ними неторопливопротискивался военный с пакетами, с толстым портфелем и с револьвером поверхшинели.Долговязый мрачный пассажир с сердитым подозрительным видом осматривалаппарат со всех сторон, ничего не понимал, но думал, что все же надежнее,если самому посмотреть.Он подошел к пилоту, который возился у рулей, и спросил сухим голосом:— А скажите, в воздухе бывают бури? И эти ямы воздушные? Ведь ночью ихне видать?Пилот улыбнулся.

— Да и днем их не видно.

— А если провалимся, то?..

— Ну пролетим вниз немного, не беда, — мы высоко полетим.

— Ах, очень высоко? — вмешался молодой человек в синей кепке, тожепассажир. — Это очень приятно! — сказал он храбро. Хотел улыбнуться, новышло кисло. Долговязый злобно взглянул на него и ушел в каюту, где и уселсярядом с толстяком.

— Э-эй, обормоты! Не разливай бензина! — крикнул пилот мальчишкам,которые наполняли из жестянок бензинные баки.

— Ладно, черт! — сказал один из них и ловко вынул из отверстия бакасетчатый стакан, через который лился и фильтровался от сора бензин.

— Теперя ходче пойдет. Чего зря-то мерзнуть! А засорится мотор — тактебе, дьяволу, и надо, лайся больше! Сам обормотина! — вполголоса ворчалмальчишка.Наконец все было готово, все десять пассажиров сидели по местам. Поралететь. Механик еще раз посмотрел, все ли исправно.

— А что ж, меня-то возьмешь? — спросил механика ученик Федорчук.

— Нет, ты тут подлетывай. В большой рейс тебя не рука брать. Лучшенабрать чего-нибудь, повезти продать пуда четыре.

— Так ведь какое тут ученье! Взяли бы — пригодился б, может быть.

— Какая от тебя польза, одно слово — балласт, — отрезал механик.Но пилоту стало жаль Федорчука.

— Я все равно никакой спекуляции везти не дам, чего там! Пусть учится.Одевайся — полетишь!Федорчук бегом пустился в ангар одеваться.Снялись.Аппарат набирал высоты, выше и выше, шел к снежным облакам, которые догоризонта обволокли небо плотным куполом. Там, выше этих облаков, — яркое,яркое солнце, а внизу ослепительно белая пустыня — те же облака сверху.Два мотора вертели два винта. За их треском трудно было слушать другдруга пассажирам, которые сидели в каюте аппарата. Они переписывались наклочках бумаги. Некоторые, не отрываясь, глядели в окна, другие, наоборот,старались смотреть в пол, чтобы как-нибудь не увидать, на какой они высоте,и не испугаться, но они чувствовали, что под ними, и от этого не могли ни очем больше думать. Дама достала книжку и, не отрываясь, в нее смотрела, ноничего не понимала.

— А мы все поднимаемся, — написал на бумажке веселый толстый пассажир,смотревший в окно, своему обалдевшему соседу.Тот прочел, махнул раздраженно рукой, натянул еще глубже свою шляпу иниже наклонился к полу. Толстый пассажир достал из саквояжа бутерброды ипринялся спокойно есть.А впереди у управления сидели пилот, механик и ученик. Все были теплоодеты, в кожаных шлемах. Механик знаками показывал ученику на приборы: наальтиметр, который показывал высоту, на манометры, показывавшие давлениемасла и бензина. Ученик следил за его жестами и писал у себя в книжечкевопросы корявыми буквами — руки были в огромных теплых перчатках. Альтиметрпоказывал 800 метров и шел вверх. Уже близко облака.

— А как в облаках? — писал Федорчук.

— Чепуха, увидишь, — ответил механик.Ученик не спешил бояться, хоть никогда в облаках не был. Грешным делом,он все-таки подумывал, что непременно должно выйти что-нибудь вродестолкновения. Впереди было совсем туманно, но через минуту аппарат попал вполосу снега, который, казалось, летел не сверху, а прямо навстречу.Снег залепил окно впереди пилота — внизу ничего не было видно. Пилотправил по компасу, но все так же забирал выше и выше. Стало темнее.Механик написал Федорчуку:— Мы в облаках.Вокруг них был густой туман и стало темно, как в сумерки. Да и позднобыло — оставалось полчаса до заката.Но вот стало светлеть, еще и еще, и яркое солнце совсем на горизонтевесело засверкало на залепленных снегом стеклах. Даже пассажиры, чтосмотрели в пол, приободрились и ожили. Сильный ветер от хода аппарата сдулналипший на стекла снег, и стало видно яркую пелену внизу до самогогоризонта, как будто над бесконечной снежной равниной несся аппарат.Пилот смотрел по часам и высчитывал в уме, где они сейчас должны былибыть. Солнце зашло. Механик включил свет, и оттого в каюте у пассажировстало уютней. Все привыкли к равномерному реву моторов и свисту ветра. Вкаюте было тепло, и можно было забыть, что под аппаратом полторы верстыпустого пространства, что если упасть, то ворон костей не соберет, что жизньвсех — в искусстве пилота и исправной работе моторов. Многие совсемразвеселились, а толстый пассажир посылал всем смешные записки.Вдруг в рев моторов ворвались какие-то перебои. Пассажиры беспокойнопереглянулись. Долговязый побледнел и в первый раз взглянул в окно: оттудана него глянула пустая темнота, только отражение лампочки тряслось в стекле.Но перебои прекратились, и опять по-прежнему ровным воем ревели моторы.

— Не пугайтесь, — писал толстяк, — если и станут моторы, мы спланируем.

— В море, — приписал долговязый и передал записку обратно.Действительно, аппарат летел теперь над морем. Механик напряженнослушал рев моторов, как доктор слушает сердце больного. Он понял, что былпропуск, что, вероятно, засорился карбюратор — через него попадает бензин вмотор, а что теперь пронесло, но уже знал, что бензин не чист, и боялся, чтозасорится карбюратор — и станет мотор.Федорчук спросил, в чем дело. Но механик отмахнулся и, не отвечая,продолжал напряженно прислушиваться. Ученик старался сам догадаться, отчегоэто поперхнулся мотор. Тысяча причин: магнето, свечи, клапана — и какоймотор, правый или левый? В каждом моторе, опять же, два карбюратора.Федорчуку тоже приходило в голову, не засорилось ли.«Ну, подумал Федорчук, будем планировать и чиниться в воздухе».Но ему было удивительно, почему так перепугался этот знающий механик.Такой он трус или, в самом деле, что-нибудь серьезное, чего в полете неисправить, а он, новичок, не понимает?Но тут рев моторов стал вдвое слабее. Пилот повернул руль и выключиллевый мотор. Федорчук понял, что правый стал сам.Механик побледнел и стал качать ручной помпой воздух в бензинный бак.Федорчук сообразил, что он хочет напором бензина прочистить засорившийсякарбюратор, он знал уже, что это ни к чему. Пилот кричал на ухо механику,чтобы тот шел на крыло наладить остановившийся мотор.Альтиметр показывал 1900 метров.А в каюте встревоженные пассажиры глядели друг другу в испуганные лица,и даже толстяк писал не совсем четко: рука его тряслась немного.

— Мы планируем, сейчас исправят мотор, и мы полетим.Но мысленно все прибавляли: вниз головой в море.Пассажиры не знали, на какой они высоте.Все боялись моря внизу, и в то же время их пугала высота.Долговязый пассажир вдруг сорвался с места и бросился к дверям каюты,он дергал ручку, как будто хотел вырваться из горящего дома. Но дверь былазаперта снаружи. Дама выпустила из рук книжку, дико, пронзительно закричала.Все вздрогнули, вскочили с мест и стали бесцельно метаться.Толстяк повторял, не понимая своих слов:— Я скажу, чтобы летели, сейчас скажу!..Дама повернулась к окну и вдруг мелко и слабо забарабанила кулачками постеклу, но сейчас же упала без чувств поперек каюты.Военный, бледный как полотно, стоял и глядел в черное окноостановившимися глазами. Колени его тряслись, он еле стоял на ногах, но немог отвести глаз. Молодой человек в синей кепке закрыл лицо руками, какбудто у него болели зубы. В переднем углу пожилой пассажир мотал болезненноголовой и вскрикивал: «Га-га-га». В такт этому крику все сильнее дергаласьручка двери, и больше раскачивался молодой человек. «Га-га-га» перешло висступленный рев, и вдруг все пассажиры завыли, застонали раздирающим хором.А механик все возился, все подкачивал помпу, стукал пальцем по стеклуманометра. Пилот толкнул его локтем и строго кивнул головой в сторону выходана крыло. Механик сунулся, но сейчас же вернулся — он стал рыться в ящике синструментами, а они лежали в своих гнездах, в строгом порядке. Хватал одинключ, бросал, мотал головой, что-то шептал и снова рылся. Федорчук теперьясно видел, что механик струсил и ни за что уж не выйдет на крыло. Пилотраздраженно толкнул механика кулаком в шлем и ткнул пальцем на альтиметр: онпоказывал 650.Шестьсот пятьдесят метров до моря.Механик утвердительно закивал головой и еще быстрее стал перебиратьинструменты. Пилот крикнул:— Возьми руль!Хотел встать и сам пойти к мотору. Но механик испуганно замахал рукамии откинулся на спинку сиденья.Федорчук вскочил.

— Давай ключ! — крикнул он механику. Тот дрожащей рукой сунул ему вруку маленький гаечный ключик. Федорчук вышел на крыло.Резкий пронизывающий ветер нес холодный туман, — он скользкой коройнамерзал на крыльях, на стойках, на проволочных тягах.

— К мотору!Рискуя каждую секунду слететь вниз, добрался Федорчук до мотора. Теплыйеще.Федорчук слышал вой из пассажирской каюты и нащупывал на карбюраторенужную гайку.

— Вот она!Скользко стоять, ветер ревет и толкает с крыла.Вот гайка поддалась.Идет дело!Спешит Федорчук, и уж слышно, как ревет внизу море. Еще минута, другая— и аппарат со всеми людьми потонет в мерзлой воде.

— Готово!Теперь гайку на место! Замерзли пальцы, не попадает на резьбу проклятаягайка. Сейчас, сейчас на месте, теперь немного еще притянуть.

— Есть! — заорал Федорчук во всю силу своих легких.Включили электрический пуск, и заревели моторы. В каюте все сразустихли и опустились, где кто был: на пол, на диваны, друг на друга. Толстякпервый пришел в себя и стал подымать бесчувственную даму.А Федорчук смело лез по крылу назад к управлению. У него весело было насердце. Порывы штормового ветра бросали аппарат. Федорчук взялся за ручкудверцы, но соскользнула нога с обледенелого крыла, ручка выскользнула изрук, и Федорчук сорвался в темную пустоту.Через минуту пилот злобно взглянул на механика. Тот, бледный, все ещеперебирал инструменты в ящике. Оба понимали, почему нет Федорчука.

---